На форуме «Пилорама-2011» директору Мемориального музея истории политических репрессий «Пермь-36» Виктору Шмырову журналист Андрей Никитин подарил большое старинное зеркало. Оно висело у него на даче в узком коридорчике много лет и вдруг сорвалось с гвоздя. Не разбилось. Картонная подкладка только выпала. И оттуда вышел... он. Его портрет все время был по ту сторону и вдруг ожил. Диктатор в зоне Это был Сталин. Он всегда был с нами. Смотрел на нас, а мы на него. И вот решил выйти из зазеркалья. Он решил заявить о себе во весь голос. В канун двадцатилетия ненавистной ему новой России. Он пришел в зону, которую сам когда-то создавал, в образе молодых людей и их вожака с фамилией, созвучной бесу. Он разбил лагерь, развесил плакаты и размножил свои портреты. И прямо заявил: я пришел вредить. Он знал, куда идет. И знал зачем. Ему доложили: намечается суд над ним. И он решил сорвать процесс. Самое интересное, что его пустили, несмотря на строгий запрет устава форума пропагандировать его идеи. Потому что иначе был бы попран закон: вершить суд без присутствия обвиняемого – неконституционно. Итак, предварительные слушания начались. В павильоне № 2. В качестве условных обвинителей выступили российские гражданские лидеры и политические деятели: председатель Совета при Президенте России по развитию гражданского общества и правам человека Михаил Федотов, Уполномоченный по правам человека в России Владимир Лукин, пермский омбудсман Татьяна Марголина, председатель правления международного общества «Мемориал» Арсений Рогинский, директор Института прав человека Валентин Гефтер, председатель Фонда защиты гласности Алексей Симонов. Текст «обвинения» представлен в форме программы «Об увековечении памяти жертв политических репрессий». Государство в лице действующего президента Дмитрия Медведева к программе отнеслось лояльно. Документ был ему представлен 1 февраля 2011 года в Екатеринбурге. Молочная мать Правозащитника Дух зазеркалья, доселе молчавший, возмутился. Он заговорил устами члена всероссийского общественного движения «Суть времени» Гурьянова. Активист категорически не согласен с тем, что вся история нашей страны ХХ века – это российская катастрофа, что Советский Союз – это преступное государство. Он возмущен тем, что авторы хотят выкинуть на свалку вождей революции. Годы их правления – это разве не история? И разве победа в Великой Отечественной войне – это не блистательная страница? Дух знал, куда надо бить. Пусть сто раз его отринут, отрекутся от него, а он все равно живет. И даже крепче становится. По закону отрицания отрицания. Диалектика. Марксова. Зеркало задрожало. Страшно в него смотреться. Очень страшно. Но куда от него скроешься, если в свое время, в 1953 году не сожгли дотла? Владимир Лукин постарался оттереть отражение от черноты. Он рассказал о своей семье. Его родители были организаторами комсомола, боролись с Деникиным. Потом мать с отцом были арестованы. Будущему правозащитнику на ту пору было две недели. Соседка, Зинаида Ивановна, у которой тоже на днях родился ребенок, услышала плач и взяла маленького к себе. Одной грудью кормила своего, второй – приемыша. До тех пор, пока не приехала бабушка из Москвы и не забрала малыша. Муж этой сердобольной соседки был секретарем райкома комсомола, она – работник КГБ. Мужа арестовали, а ее нет. Владимир Петрович считает свою историю типичной. Историю России, которая складывается из множества конкретных судеб, нельзя выкрасить в один цвет. Она – разная: сильная, мощная, могучая, героическая и в то же время страшная и жестокая. «Но мы чего хотим, – обратился к аудитории Владимир Лукин, – знать факты или создавать мифы? Давайте помянем настоящих, а не вымышленных героев, предпримем усилия для этого. И нам с вами станет жить лучше. И на этом мы, пожалуй, можем сойтись друг с другом». Учетные карточки террора А чтобы знать правду, создатели программы предлагают войти в зеркало– рассекретить архивы. Валентин Гефтер считает эту проблему ключевой. В 90-е годы многое было поднято на свет. Но в 2004 году возникили бюрократические барьеры. Право снимать грифы у архивистов отобрали и передали в Межведомственную комиссию по защите государственной тайны. Инициаторы предлагают все дела, которым свыше 30 лет, вновь отдать на откуп архивам. Бредовый, по их мнению, 75-летний срок секретности снять. А также внести изменения в законодательство о персональных данных, личной тайне. Право доступа к делам должно быть предоставлено ученым, краеведам, журналистам. В архивах находится несколько миллионов следственных дел, которые являются важнейшим источником истории террора. Сейчас к ним допускают только родственников или доверенных лиц. А где взять доверенность от детей Мандельштама, которых нет? Виктор Шмыров подчеркнул масштабность задачи. В программе есть пункт о создании единой базы данных «Жертвы тоталитарного режима в СССР». Исходным материалом могут стать учетные карточки заключенных. Таких карточек – миллионы. Чтобы их обработать необходимо, чтобы сотни людей работали несколько лет. Амальгама посыпалась, красная масса пришла в движение. Красный вожак Владимир Бессонов, стоявший в центре, закричал на президиум: «В 90-е годы вы сидели в архивах, когда расследовали дело КПСС, и никаких доказательств репрессий не нашли. В суде ничего не подтвердилось». Молодой сталинист по имени Александр Анатольевич усилил скандал. Он как секретарь по идеологической работе Союза коммунистической молодежи Пермского края «ответственно» заявляет: никаких миллионов расстрелянных не было, как и невинных жертв. Это, по его мнению, глобальная историческая фальсификация. Тоталитарный режим, продолжил оратор, возник из Гражданской войны, а война – из-за реформ... Так как же все-таки выбраться из кривого зазеркалья? Только факты помогут? Михаил Федотов – реальный участник событий, в 1992 году был членом комиссии по рассекречиванию архивов. Он лично ходил в президентский архив и вскрывал папки с разными графами. Оттуда были подняты документы, которые легли в основу судебного постановления в отношении деятельности КПСС. Конституционный суд дал однозначную оценку коммунистическому режиму как репрессивному. Михаил Александрович, не сходя с места, открыл Интернет и зачитал текст Постановления Конституционного Суда РФ, где дана однозначно отрицательная оценка советскому правящему режиму. Аудитория всколыхнулась, когда с заднего ряда с места поднялся Анатолий Кононов – тот самый конституционный судья, что зачитывал постановление против деятельности КПСС. Аплодировали. Пусть и не все. Ему и Сергею Ковалеву, автору Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий», в преамбуле которого также дана отрицательная оценка тоталитаризму. Еще факты? В семитомнике Академии наук «История сталинского ГУЛАГа» говорится, что с 1921 года по январь 1987, когда был освобожден последний политический сиделец, осуждено 5 миллионов человек, из них 1 100 расстреляны, еще 6800 тысяч депортированы. Эти данные озвучил Арсений Рогинский. Но, как считают составители программы, сегодня нужно идти дальше. Нужно разбивать старые зеркала. Нужна системная политико-правовая оценка тоталитаризма. Наиболее адекватным, как сказал Валентин Гефтер, представляется путь судебной оценки. Этот путь предполагает обжалование любым заинтересованным лицом каждого нормативно-правового акта, изданного в условиях тоталитарного режима. Например, могут быть обжалованы Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 года «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» или приказ НКВД «О репрессировании бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», в результате которого 800 тысяч человек было арестовано, половина – расстреляна. Жернова переработки судеб Вылей ушат правды на одержимых, они и сгинут? Нет, не уходят. Секретарь по идеологической работе Союза коммунистической молодежи вновь берет слово. Он под шум изрядно разогретой аудитории рассказывает, как общался с жителями близлежащих деревень. Старики рассказывали, что в лагере сидели в основном бывшие власовцы, полицаи, стукачи. Так прямо и говорили: дали бы нам автоматы, мы эту мразь сами бы расстреляли. То есть расстреляли бы вышеупомянутого Сергея Ковалева, профессора Михаила Мейлаха, священнослужителя отца Глеба Якунина, правозащитника Василя Овсиенко, поэтов Кирилла Подрабинека и Николая Брауна, инженера Калью Мэтик, филолога Габриэля Суперфина и многих других. Татьяна Марголина вступает в спор. Она находит свое объяснение резкой реакции общества на предложенный проект. Когда человек узнает горькую правду, у него рушатся идеалы. Он испытывает душевную боль, начинает сопротивляться. Это непростые вещи. И они даже решением судов не будут сняты. После опубликования исторической книги о советской Перми «Молотовский коктейль» люди старшего поколения говорили с горечью: представляете, про нашего деда написали, что он сотрудник НКВД, а он для всех нас был просто дедом. Татьяна Ивановна рассказала еще одну историю. Она живет недалеко от места рядом с СИЗО № 1, которое называется Сквер декабристов. Существует легенда, что во времена ГУЛАГа здесь была площадь, на которую приводили арестованных людей. Их была такая масса, что не помещалась в тюрьму. Люди сутками ждали своей очереди, чтобы попасть в жернова переработки их судеб. А сегодня в этом самом сквере установлены похожие на надгробия клумбы в память о сотрудниках НКВД. Татьяне Ивановне горько за то, что именно так увековечена историческая память в этом месте. Ей горько, что сохранение памяти о жертвах репрессий – удел одиночек, вроде Рудольфа Веденеева, автора памятника Варламу Шаламову в Красновишерске. Память, по ее мнению, требует не просто работы в архивах, но визуализации, вещественности, материализации в ландшафтной культуре городов и районов. Молодое поколение должно это видеть. Трещина в сознании Сложно устроено зеркало. У него есть и двойное и тройное дно. Алексей Симонов признался: программа – это не мероприятия, а переустройство наших мозгов. Даже он, до капли выдавивший из себя коммунизм, чувствует, что в глубине его души все еще живет большевик. А большевизм – это две точки зрения: моя и... неправильная. Сидящие рядом согласились с тем, что навязывать программу они никому не хотят. И покаяние – это не массовая акция, а индивидуальный акт. Программа требует широкого обсуждения, над формулировками преамбулы нужно еще очень хорошо подумать. Всем вместе. Но без драки. Миром. Однако чем больше доводов приводили правозащитники, тем яростнее становились их оппоненты. Женский голос выкрикнул: «Почему мы должны каяться и в чем? Это не наши грехи. Мы никого не убивали». Миром не кончилось. Кончилось митингом. Дух, вышедший из зеркала, не хотел проигрыша. И он не хотел единства. Вернее, ему нужно было другое единство. Ему нужно безраздельно править бал. Он хотел оставить последнее слово за собой, поэтому поднял страшенный гвалт... Но точку все-таки поставил другой. Уполномоченный по правам человека в России Владимир Лукин знал, что делать. Он засвистел. Да так громко, что страшное зеркало должно было дать трещину. Материалы по теме ИСТОЧНИК// третий номер журнала Уполномоченного «Человеческое измерение» - «Судьба России: 1991-2011. По материалам Международного гражданского форума «Пилорама».