[caption id="attachment_10323" align="alignleft" width="244"] Тамара Барклянская в Берлине[/caption] Смотрит сегодня бабушка на внучку: «Двадцать пять лет. Дите! Совсем ребенок!» А сама в девятнадцать – на фронт. «У «женской» войны свои краски, свои запахи, свое освещение и свое пространство чувств. Свои слова. Там нет героев и невероятных подвигов, там есть просто люди, которые заняты нечеловеческим человеческим делом». Так сказала писательница Светлана Алексиевич в книге «У войны неженское лицо». Вместо туфель – кирзовые сапоги В госпиталь, открытый в здании школы, где 19-летняя Тома отрабатывала практику медсестрой, привезли двух раненых женщин. У одной из них не было обеих ног. При переливании крови Тамара чуть не упала в обморок. После, стыдливо пряча обрубки ног под больничное одеяло, женщина говорила-причитала Тамаре: «Девочка, не смей, не ходи на фронт. Хочешь, как я, прийти домой инвалидом? Кому я теперь нужна?» А Тамара не боялась. Ей казалось, что если что-то и произойдет страшное, то точно не с ней. Война грохотала где-то там, далеко, но отголоски ее уже докатились до Челябинска. Здесь были организованы эвакогоспитали, куда начали поступать первые раненые. Сюда были эвакуированы многие заводы из центра страны. В Челябинске выпускали ставшие впоследствии известными всему миру «Катюши» и танки Т-34. Именно тогда город получил второе неофициальное свое название – Танкоград. На одном из заводов Тома работала с восьми утра до восьми вечера. Параллельно вместе с подругой училась на медсестру, проходя практику в эвакогоспиталях. Девчонки мечтали вместе уйти на фронт, но подругу отправили на войну раньше. Чуть позже Тома узнала, что до линии фронта она так и не доехала: санитарный поезд разбомбили. Осенью 1942-го Тому отправили в Свердловск на сборы. Здесь ее определили в отдельную роту медицинского усиления 70-й армии. «До последнего я ходила в гражданке. Как-то странным казалось надевать военную форму, отдавать честь. Никак не могла привыкнуть к тому, что все, гражданская жизнь для меня закончилась». В феврале в теплушках – телячьих вагонах – роту отправили под Курск. Расположились в деревне. Будни войны «Меня больше всего поразила бедность, – вспоминает Тамара Дмитриевна. – В хатах ничего нет: стол, лавки, печь, земляной пол…» Семья Томы и сама жила худо-бедно. Особенно в голодные тридцатые. Отец умер в 1926 году, маме пришлось в одиночку растить двух малюток-дочерей. Женщина подрабатывала, где могла. В 1930-х – на зернохранилище. «Мама, только не бери, только не бери. Мы есть не будем, не нужно нам этого пшена», – причитали дочери, боясь, что если мать возьмет хоть горсточку зерна и попадется, то они ее потеряют. «Позже, когда мы шли через всю страну, это ощущение – бедности, скудости, нищеты, в которой жил наш народ, – никак не покидало. Особенно после того, как зашли на благополучную, несмотря на разрушения, территорию Германии», – сравнивает Тамара Дмитриевна. …Обязанностей у медсестер было много. Это, конечно, не в госпиталях, где, как казалось Тамаре, нужно иметь стальные нервы, чтобы не обращать внимания на кровь и смерть. Но и здесь, в медсанбате, сестры вертелись туда-сюда целыми днями. Нужно было проверить воду и пищу, хлорировать колодцы. У солдат каждый день то фурункулы выскакивают, то ноги намозолят неудобными сапогами, то местные жители придут со своими болячками, то раненого какого привезут и его нужно срочно доставить до ближайшего госпиталя. Спали на земляном полу, вещмешок – под голову, оборачивались шинелью. За медикаментами приходилось ходить на дальнюю станцию, где находились все базы. «Я вообще поражалась тому, как можно было жить и работать на этой станции, – говорит Тамара Дмитриевна. – Ее бомбили непрестанно, каждый раз, когда я ходила туда, попадала под бомбежку и мечтала быстрее унести ноги». Парни сережек не носят А потом пришел тиф. «Вши, – передернулась с отвращением Тамара Дмитриевна, – казалось, были везде. Заболели и медсестры. Я подхватила тиф позже всех и болезнь перенесла легче. Девчонок всех обстригли, а меня нет. Видимо, им стало обидно, ну и девчонки ночью мои кудряшки обкорнали так, что пришлось обрить голову». Фотографию – в пилотке, с остриженными наголо волосами – Тамара послала домой. Мама сперва-то даже не узнала, ахнула: вот еще, не хватало, чтобы дочь снимки незнакомых мужиков домой присылала! И только глазастый маленький племянник углядел: «Баба Рая, а парни сережек не носят!» Мать снова посмотрела на фотоснимок и тогда только признала дочку. А в письме на фронт потом ей написала: «Хоть беременной приезжай, как другие. Только приезжай!» Строго тогда с этим делом было. Одна соседка вернулась с фронта беременная, так ее старшая сестра даже за порог не пустила: позор, мол, на всю округу. Мама Тамары взяла девушку к себе жить: радость все же, кругом война, смерть, а тут, несмотря на все это, маленький человечек скоро увидит свет. «Некогда романы было заводить, – скажет, как отрежет, Тамара Дмитриевна. После Курско-Орловской дуги последовала Белоруссия с ее бандеровцами и бульбовцами. Так Центральный фронт стал Белорусским. В составе 2-го Белорусского Тамара Барклянская дошла до Германии. Экскурсия по Берлину В конце апреля, в Германии тогда уже вовсю хозяйствовала весна, ее часть остановилась в небольшом немецком городке Гюстрове. Городок обезлюдел, жители покинули его. В домах чистота и порядок, все вещи на месте. 2 мая сообщили, что взят Берлин, 8-го – что Германия объявила о своей капитуляции. В конце мая 1945-го Тамара с подругами поехала в Берлин – на экскурсию. «Мы гуляли у Бранденбургских ворот, залезали на арку Победы, бродили по паркам, заходили в Рейхстаг, были в имперской канцелярии. В подвал, где Гитлер совершил самоубийство, нас не пустили. Фотографировались на развалинах». После войны в Гюстров стали возвращаться немцы. «Я бы не сказала, что они к нам как-то не по-доброму относились. На мой взгляд, они были благожелательны и добродушны. Во всяком случае, мне показалось, что в Германии нас местное население лучше и теплее встречало, чем в Польше». Вернувшись после войны на Урал, Тамара Дмитриевна окончила юридический факультет в Свердловске, работала судьей в Кизеле, затем в Соликамске. С марта 1953-го 25 лет проработала в Пермском областном суде. Судейские взяток не брали В октябре 2011 года исполняется 230 лет со дня создания органов судебной системы Пермской губернии. Страницы войны – одни из самых нелегких в истории суда Прикамья. Всего из небольшого коллектива Молотовского (Пермского) областного суда ушли на фронт девятнадцать человек. В тылу, в городе, ночами работники областного суда дежурили в подшефном военном госпитале, грузили и носили на себе для отопления здания суда уголь. Заготавливали сено для лошади – единственного тогда транспортного средства. Законы быстро устаревали. Особенно – уголовные. Вводились новые составы преступления – распространение ложных слухов, за разглашение гостайны, о дезертирах – изменниках родины, бандитизме. Кто-то судил по совести, а кто-то – как требовали. «Трудно было работать. С нас требовали, чтобы мы давали максимальные сроки за хищения, даже мелочные. Я обычно давала по минимуму, – вспоминает Барклянская. – После смерти Сталина, много позже, когда мы рассматривали реабилитационные дела, практически все они были по доносам соседей, знакомых… Но, кстати, тогда суд считали справедливым. Считалось, что взятки не берут только служащие и судейские». После Победы Замуж Тамара вышла даже по сегодняшним временам поздно – в тридцать лет. За фронтовика – Михаила Барклянского. Наверное, нет в России семьи, которую бы обошла война. У мужа отец погиб под Сталинградом. Брат мужа Александр тоже защищал Сталинград, но ему удалось выжить. В 37 лет Тамара родила дочку. Смотрит сегодня бабушка уже на внучку: «25 лет. Дите! Совсем ребенок!» – думает. А сама в девятнадцать – на войну. После Победы несколько лет ей почти каждую ночь снилась война. Черно-белая. Снятся ей выстрелы, взрывы, надвигающиеся колонны фрицев, атакующие самолеты. А она… она пытается бежать куда-то, бежит-бежит, а бомбы взрываются все ближе и ближе. «Всем было тяжело, не только женщинам, что в тылу, что на войне, – говорит Тамара Дмитриевна. – Страшно было, что люди гибнут, становятся калеками. Я очень боялась вернуться инвалидом. Нас спасала молодость. В молодости не страшно. Сейчас, когда я вспоминаю те годы, мне страшнее от воспоминаний, чем тогда было, на войне». Марина Сизова Материалы по теме ИСТОЧНИК// «Пермские новости» N 18 (1619), 6 мая 2011 г.